Российские миротворцы в Сухуме базируются на территории пансионата МВО (Московского военного округа). Вход и выход на территорию — через проходную, охраняемую группой автоматчиков, по санаторным книжкам и спецпропускам. Принадлежность к родному отечеству в пансионате ощущаешь, когда утром и вечером “от корки до корки” прослушиваешь российский гимн. Под него МВО просыпается и засыпает. А с армейскими атрибутами — живет круглосуточно. Это и предупредительная табличка перед входом в штаб: “Стой! Стрелять буду! На территорию не входить!”, и надпись у лечебного корпуса: “Перед входом в здание разряди автомат!”, и алюминиевые ложки в столовой со знакомым солдатским меню, где главное блюдо — картофельное пюре на воде... Тем не менее близость этого “санатория полувоенного типа” к Черному морю привлекает сюда на отдых российских военнослужащих. Здесь кроме миротворцев много отпускников из военных, которые просто не могут позволить себе другой отдых: не по карману. Для сухумцев же работа в этом пансионате — решение своих финансовых проблем. Если средняя зарплата местного врача, например, составляет 700 рублей в месяц, то медик, устроившийся работать в российский санаторий, получает уже 4—5 тысяч рублей. Но самое главное: большинство жителей Абхазии считают, что если российские миротворцы уйдут с их земли, то сюда опять вернется война.
     Впрочем, не только на поддержку России рассчитывают в Абхазии. Еще одна надежда и опора — миротворческие силы ООН, которые тоже базируются в Сухуме. На другом конце города, на территории гостиницы “Айтар”. Отель, где ныне живут наблюдатели ООН, раньше был “имени XV партийного съезда”. Теперь он носит имя языческого бога, покровителя рогатого скота. “Айтар” расположен рядом с бывшей дачей Сталина, окруженной красивым садом. Сейчас эта дача стала президентской гостиницей. Здесь любят останавливаться высокие гости, дипломаты и даже российские депутаты. Наблюдатели ООН живут менее ограниченно, чем их коллеги из России. Утром — пробежка вдоль моря, вечером — размеренный ужин в местном ресторанчике, который находится недалеко от базы ООН, а на выходные можно махнуть, например, в Пицунду. Там, в одной из гостиниц, поплавать в бассейне с морской водой и попить абхазский кофе с копченым сыром под красивый морской закат. Курорт, одним словом. И никаких санаторных книжек для входа на территорию базы.
     Но не курортно-политическая жизнь миротворцев привела меня в Абхазию и не местные проблемы глобального масштаба. В Сухуми, или Сухум, я ехала, чтобы увидеть собственными глазами... абхазских негров.

Невольники князя Абашидзе    

 Говорят, что раньше негров в Абхазии было много. С давних времен они проживали в селах Адзюбжа, Члоу, Поквеше, Меркуле и других местах. Первая статья об абхазских неграх появилась в русской прессе в 1913 году в газете “Кавказ”. Автор писал: “Проезжая в первый раз абхазскую общину Адзюбжу, я был поражен чисто тропическим ландшафтом: на яркой зелени густых девственных зарослей вырисовывались хижины и постройки из дерева, крытые тростником, копошились курчавые негритята, важно проходила с какой-то ношей негритянка. На ослепительном солнце черные люди в белых одеждах представляли характерное зрелище какой-либо африканской сценки...”
     Рассказывают, что когда-то принц Александр Петрович Ольденбургский — основатель некогда курортной Гагры — держал при своем дворе по нескольку представителей от каждого из народов Черноморского побережья Кавказа, в том числе двух местных негров. Легенды о том, как они попали сюда, одна красивей другой. Якобы еще в XIX веке у берегов нынешней Абхазии потерпело крушение турецкое судно, на котором перевозили чернокожих рабов из Африки. Хозяева судна, поняв, что корабль тонет, расковали рабов, и те сумели добраться до берега.
     По другой версии, князь Абашидзе в свое время купил на невольничьем рынке в Турции несколько негритянских семей, привез их на Кавказ и дал им свою фамилию. Позднее негры получили вольную, и вместе с ней — право на собственную фамилию: Абаш. Абхазский язык, вера и местные нравы стали для них родными. Рассказывают, что где-то высоко в Кодорском ущелье негры до сих пор живут, но в полной изоляции, поэтому ничего не знают о войне с Грузией.
     Жительница Сухума — 74-летняя Нуца Абаш — одна из немногих потомков тех самых завезенных негров. Она живет между штабом ООН и штабом российских миротворцев. В одной из изрешеченных пулями пятиэтажек на улице Эшба.

Цезария Эвора из Кодори    

 — Вы не ошиблись — пришли по адресу, — говорит мне, открывая дверь в квартиру, миловидная русоволосая женщина. Пытаюсь разглядеть в ней черты чернокожих предков и... ничего такого не нахожу. — Я невестка Нуцы, — объясняет она. — А вот и наша мама.
     Навстречу выходит пожилая смуглокожая дама в простом платье с копной седых кучерявых волос. Вылитая Цезария Эвора — бабушка-певица с Островов Зеленого Мыса, по которой сейчас фанатеет добрая половина Москвы!..
     — Нуца, а откуда произошли ваши предки? — интересуюсь в надежде найти ниточку такого сходства между абхазской бабушкой и популярной нынче романтической певицей.
     — Честно скажу — не знаю, мои родители об этом тоже ничего не рассказывали. Мой дедушка сюда был привезен вместе со своей мамой из Турции. Там их купил князь Абашидзе, а вот как они попали в Турцию — неизвестно, — начинает свой рассказ моя героиня, разливая в маленькие чашечки горячий кофе.
     Нуца Абаш нынче сидит на пенсии и занимается воспитанием своих пятерых внуков. Родилась она и выросла в том самом селе Адзюбжа, которое упоминалось в статье “Кавказ”. Ее папа — потомок чернокожего народа, а мама — местная, абхазка. Свою специальность “акушер-гинеколог” Нуца получила в Тбилисском медицинском институте. После того как отношения между Грузией и Абхазией испортились, в городе своего студенчества Нуца не была ни разу.
     — Я туда больше никогда не поеду, — говорит она. — Грузины нас не любят. Вот, казалось бы, Россия и Германия. Несмотря на то, какая страшная война между ними была, спустя годы все-таки помирились. А грузины и абхазы никак не могут понять друг друга.
     В конце сороковых Нуца прогремела на всю страну. О ней как символе расового равенства и справедливости раструбила советская пресса, и в маленькое абхазское село, которое находится в самом начале Кодорского ущелья, посыпались письма от поклонников со всей страны, и не только. Одно из них стало письмом будущего супруга — Семена Бобылева.
     — Мы с ним сначала просто переписывались, а потом решили быть вместе, — вспоминает бабушка Нуца. — Он приехал из Орла в Тбилиси, и мы поженились.
     Молодая семья вернулась в родное село Нуцы, а в 60-е годы они перебрались в Сухуми. В местном роддоме она отработала больше тридцати лет. Сейчас за это, как и большинство пенсионеров в Абхазии, получает 60 рублей в месяц.
     Сюда, в Сухуми, приезжали к Нуце и из-за границы. После регулярных публикаций о ней в африканских англоязычных изданиях Нуца стала популярной особой на Черном континенте. “В Харькове учились ребята из Эфиопии, так они, зная обо мне, специально приехали в Сухуми, — рассказывает она. — Увидели меня и сказали: “Вы — наша мама”. Эфиопские студенты перестали приезжать в гости к “маме” после того, как в Сухуми пришла война...
     Кстати, во время военного конфликта с Грузией в 1992/93 году нетипичная для этих мест внешность спасла Нуцу и ее детей. Они всю войну просидели в подвале своего дома, а когда пришел кто-то из грузин, Нуца честно сказала, что она — негритянка, дети у нее — русские, а внуки — украинцы.
     — У нас есть такое блюдо “анджабсандал” — это когда все овощи вперемешку, — шутит невестка Нуцы, абхазка по национальности. — Так это про нашу семью. У нас — все перемешано.
     Наверное, из-за такого кровосмешения никто из внуков Нуцы не унаследовал черты своих негритянских предков. Не сохранилось здесь и никаких реликвий и свидетельств “африканского” прошлого. Зато остались воспоминания. “Моя бабушка София занималась знахарством, лечила все: и сибирскую язву, и переломы, — рассказывает Нуца. — Откуда это было у нее — я не знаю. Может быть, это как раз то, что передалось ей по наследству вместе со смуглой кожей”. Нуца очень хорошо помнит, как у них в селе писарь сломал руку, и врач не смог его вылечить, — тогда бедняга обратился за помощью к знахарке Софии. Она спасла его... дождевыми червяками.
     — Нуца, а вы-то кем себя больше ощущаете: негритянкой или абхазкой?
     — Абхазкой, конечно. Я здесь родилась и выросла. Это — мой дом... * * *     Возвращаясь домой, я всю дорогу думала об удивительной судьбе Абашей-Бобылевых. Безусловно, если исключить национальную подоплеку, то в сущности это самая обыкновенная абхазская семья. Они, как и многие здесь, живут на нищенские зарплаты и крошечные пенсии. Из-за того что статус Абхазии до сих пор неясен, их дети и внуки не могут никуда уехать, потому что не имеют возможности даже получить паспорта. Взрослые тоже не особо свободны в передвижении, потому что советские паспорта, которые у них остались со старых времен, в следующем году будут недействительны. Из-за этой неразберихи с документами дочь Нуцы, Наира, не может уехать на Украину к родственникам мужа. Нельзя отправить письмо или получить газету. В самом большом городе республики — Сухуме — почта не работает. А об остальных благах цивилизации и говорить нечего: к регулярному отключению воды и электричества здесь уже привыкли. Попав в рабство своих проблем, Абхазия оказалась никому не нужной. Союз с Грузией уже невозможен (после двух войн слово “Грузия” здесь имеет только нарицательное значение), а в Россию ее не очень-то и зовут. Зачем такие проблемы?..
     Тем не менее люди здесь живут, женятся, рожают детей и очень надеются, что о них кто-нибудь вспомнит. Вспомнит и спасет — хотя бы так, как когда-то в бушующем море были спасены чернокожие невольники.
 

Московский Комсомолец